Женя Чибисова, страхи и ночные окна
До школы меня водили в детский сад. Приводили затемно. И забирали одну из последних. Часто оказывалось так, что вечером в группе оставалось нас двое – я и еще одна девочка. Звали ее Женя Чибисова. У мамы этой Жени были желтые волосы. Мне казалось, что это очень красиво. Но это так, к слову. А история в том, что когда мы оставались вдвоем, не считая воспитательницы, которая читала свою книжку за столом и нас, последних, уже не воспитывала и даже внимания не обращала, то Женя Чибисова шептала мне на ухо: «Ты зря ждешь. Твоя мама за тобой никогда не придет. Она умерла. Она в метро попала под поезд». И дальше опять то же самое, по кругу.
Я потом много раз себя спрашивала: почему я не пожаловалась? Не рассказала об этом ни маме, ни воспитательнице? Отчасти потому, что от ужаса я застывала и не могла пошевелиться. Отчасти потому, что есть вещи настолько страшные, что про них невозможно сказать вслух. Или – еще одно объяснение – боялась, что мне не поверят. А когда моя мама приходила за мной в конце концов, то все эти страхи сразу исчезали, а воспоминания о них становились глупыми и почти неприличными. Ну как скажешь собственной маме: «А Женя Чибисова сказала, что ты умерла»? Наверно, мама засмеялась бы: «А ты и поверила?» Но в долгие часы перед темными окнами это не было неправдой. Хотя и правдой не было тоже. Пожалуй, слова девочки Жени поднимали откуда-то из глубины всемогущий ужас, который затмевал собою способность думать и в том числе отличать правду от неправды.
Второй вопрос, который я задала себе, уже став взрослой и посвятив немалое время психологии: а зачем Женя это делала? Ответ нашелся неожиданно быстро. Видимо, она и сама боялась. Пребывая в страхе, мы занимаем пассивную роль. Женя в поисках спасения наткнулась на возможность инверсии: вместо испуганного стать запугивающим, стать активным. Она не могла победить свой страх, но научилась его перенаправлять. Она избавлялась от него, передавая страх мне.
Некоторые чувствуют себя сильнее, защищая более слабых. Некоторые – запугивая. Мораль не одобряет второй способ. Но это не значит, что его не существует. Во всяком случае, у детей дошкольного возраста.
***
С тех пор, как нетрудно догадаться, минуло много и даже очень много лет. Но моя Женя Чибисова никуда не делась. Я встречаюсь с ней в собственных мыслях. И обычно это, как и в детстве, случается по вечерам, когда темнеет. Если кого-то из моих близких нет дома и я не могу им дозвониться. Никакие соображения о том, что каждый из них взрослый человек и способен о себе позаботиться и следовать собственным планам, мне не помогают. Иногда мне кажется, что это из-за того, что я беспокоюсь за них. Но нет, на самом деле я беспокоюсь о себе: я чувствую себя девочкой, забытой ночью в детском саду, за которой могут и не прийти – и что тогда с ней будет? «Твоя мама попала под поезд метро!» «Здравствуй, Женя Чибисова! – говорю тогда я. – Я знаю, что нам с тобой сейчас страшновато. Но давай-ка сделаем пока то, что в наших силах. Горячий чай, теплое одеяло, добрая книга или забавное кино и что там еще советуют глянцевые журналы? Все годится». И все это, конечно, полумеры, но они лучше, чем ничего. Не потому, что так уж хороши сами по себе, а потому, что это знаки, слова тайного языка, на котором можно сказать самому себе: «Все будет хорошо». А сказать это надо еще и потому, что это едва ли не единственная профилактическая мера, которая позволяет нам по-человечески встретиться со своими близкими, когда они наконец-то возвращаются из своих местных командировок. Нам приходится самим управляться со своим страхом, чтобы потом не перенаправить его на них (у взрослых страх часто принимает форму гнева): «Посмотрите, до чего вы меня довели!» или «Чего еще от вас ждать?!».
***
Если бы вы только знали, как мне вместо всего этого хотелось бы сказать: и настал день, когда Женя Чибисова исчезла навсегда. Развеялась по воздуху, словно ее и не было. К сожалению, это не так. Но вот от темных окон я вылечилась. Произошло это так. Я училась в Школе психотерапии, и во время упражнения преподаватели нас попросили объединиться в пары и найти какое-нибудь удобное для диалога место. Вместе с моим товарищем мы вышли в темный коридор. Пока я ему рассказывала о чем-то, ходила по коридору взад-вперед. И вдруг он остановил меня и спросил: «Что с тобой происходит?» «А что?» – «Когда ты доходишь до окна, у тебя лицо меняется...» Он ждал ответа. И мне пришлось всерьез задуматься. Тогда я и вспомнила: группа детского сада, окно, Женя... Между прочим, раньше, едва начинало темнеть, я сразу же занавешивала все окна. Я знала это за собой, знала, что стоит взгляду упасть в черный квадрат – и меня охватит тоска, сравнимая разве что с зубной болью. И вот выяснилось, откуда она взялась! Не скажу, что открытие было радостным. Но вот освобождающим было. Сейчас, когда я пишу это, за спиной у меня окно, и шторы на нем не задернуты. А я знай трещу клавиатурой как ни в чем не бывало. И все мои близкие, к счастью, сегодня дома.